Варвара Гринёва

В этом случае пациентом Фрейда стал Эрнест Ланцер, молодой человек 29-ти лет с университетским образованием из богатой семьи. Анализ начался с 1907 году и продлился около года. В качестве причины обращения к Фрейду Ланцер выдвигает навязчивые представления и импульсы, которые сильно его беспокоят.

Ланцер родился в 1978 году. В возрасте трёх лет с ним произошла ситуация, которую он сам не помнит, а скорее знает по рассказам родителей: после того, как он кого-то укусил, отец решил наказать его физически, и в момент наказания Ланцер пришёл в ярость и начал ругаться на отца, называя его различными неодушевленными предметами (так как ругательств он не знал). Это повергло отца в шок, и он прекратил наказание, а также больше никогда не применял физические наказания по отношению к Эрнсту.

Относительно своей инфантильной сексуальности Ланцер сообщает, что его «сексуальная жизнь началась очень рано», в пять лет гувернантка позволила ему потрогать интимные части своего тела и с тех пор у него «возникло жгучее, мучительное желание видеть женское тело». Вскоре у него появился страх того, что родители читают его мысли. И вскоре каждый раз, когда у него возникали сексуальные желания, он «испытывал зловещее чувство», что если он будет об этом думать, то его отец умрет.

Так мысли о смерти отца стали часто появляться в его голове и тревожить его. В дальнейшем, когда он влюбился в свою «даму», Гезеллу, к мысли о смерти отца прибавились еще и мысли о ее смерти и самодеструктивные импульсы, например, импульс перерезать себе горло, и способом защиты стали намеренно созданные объективно бессмысленные запреты. 1899 году, когда Ланцеру был 21 год, отец умер, но навязчивые мысли о его смерти не оставили Ланцера. Он постоянно переживал вспышки невроза навязчивости, чаще всего связанные с какими-то событиями, например: когда Гезелла отвергла его ухаживания, когда ему было 22, после заболевания бабушки Гезеллы в 23, смерти его тети в 24, и, конечно, в 25, когда он хотел было жениться, но получил от Гезеллы отказ, при этом его мать и отец всегда были против его женитьбы на ней, они желали, чтобы он женился на богатой женщине.

Но в 1907 году, во время прохождения Ланцером военных учений, ему довелось услышать рассказ капитана Новака о пытке крысами, который произвел на него большое впечатление и невроз навязчивости достиг своего пика и сделал его жизнь невыносимой, в связи с чем он и вынужден был обратиться в Фрейду.

Описывая этот случай, Фрейд выводит нам теорию невроза навязчивости, приводя его отличительные черты и часто сравнивая с истерией.
Навязчивость – это особый способ мысли, язык навязчивости близок нашему сознательному мышлению, так как в нем преобладают вторичные процессы, в отличие от языка истерии.

Фрейд говорит о невротиках навязчивости как о высокоинтеллектуальных людях, которые говорят много и красиво для того, чтобы уйти от главного, чтобы не соприкоснуться с объектом своего желания. Как только объект желания становится к ним слишком близок, они сразу увеличивает дистанцию, в отличие от истериков, которые использует стратегию поддержания желания.
У невротика навязчивости, в отличие от истерика, нет соматизации, нет амнезии, но это не значит, что он не вытесняет. Вытеснение есть и там, и там, но оно по-разному работает. Невротик навязчивости вытесняет не воспоминание о событии, он вытесняет значение события. Именно поэтому невротик навязчивости помнит о травмирующем событии, но при воспоминании о нем не испытывает аффекта, поскольку это событие не воспринимается как травматическое. То есть момент, когда отец бьёт Ланцера не видится ему травматичным – он скорее видится таким его родителям, которые не могут о нем забыть и которых он сильно впечатлил. Так, родитель, бьющий ребенка, говорит: «Ну и что, меня били, и я вырос нормальным!». Момент, когда у него происходят сексуальные отношения с гувернантками не видится ему чем-то плохим, Ланцер говорит: «я не думаю, что она делала со мной что-то нехорошее, но я позволял себе по отношению к ней многие вольности». Так жертвы насилия говорят: «Я сама виновата».

Итак, невротик навязчивости не ведает значения события, его личностную значимость из-за расторжения связей. У невротика навязчивости действует механизм смещения аффекта с одной группы представлений на другую, рассеивание по другой сети представлений. Невротик навязчивости искажает причинно-следственные связи: меняет местами следствие болезни и ее причины, переоценивает влияние своих мыслей на реальность, порождая иллюзия всемогущества (соседствующую с неспособностью ни на что повлиять, сделав выбор, которая в итоге переходит в недееспособность и приводит Ланцера в психоанализ).

Ключевым понятием для описания мышления невротика навязчивости становится эллипсис – искажение с помощью пропуска. Именно эллипсис создает на месте разорванных связей новые и весьма причудливые, как, например: «Если я позволю себе жениться на любимой девушке, мой отец умрет». Эта идея вырывается Ланцером из контекста, происходит ее изоляция, разрыв связей. Для Фрейда в этой фразе что-то отсутствует и присутствует одновременно – и его аналитическая работа в том числе направлена на то, чтобы воссоздать эти пробелы, увеличить сокращенный интервал, чтобы этот сокращенный текст превратился в связное повествование.

Ланцер получает от Фрейда психоаналитическое имя «крыса». Почему?
Невротик навязчивости укоренен в слове. Вся его психическая реальность выстраивается через это означающее, все темы, о которых говорит Ланцер, переплетены друг с другом и с крысами и все вместе образуют подобие «крысиного короля». Ratte(n) крыса(ы) – heiraten (жениться) – raten (платежи, взносы) – rattenstrafe (крысиная пытка) – rattenschwanz (крысиный хвост, schwanz – конец, пенис) – ratten wahndrung (крысиная валюта) – spielrat (картежная крыса, заядлый игрок).

Вспомним об еще одном значении слова «крыса». Кто иной, как не крыса, человек, который бросает любимую и женится из-за денег? Кто, как не крыса, выходит замуж, зная, что не любима и разрушая чужое счастье? Verräter – предатель, «крыса» – еще одно слово, которое не упоминалось Фрейдом, но которое достойно быть упомянутым. В Ланцере борется идентификация с родителями-крысами и нежелание быть «крысой» по отношению к своей жизни, предавать свою желания.

Почему отец женится на его богатой матери? Почему об этом часто вспоминает? Почему рассказывает сыну? Какое послание он хочет донести? Послание двойное: официальное - женись на богатой. Скрытое, чтобы не заметила жена - беги. Отец путает Ланцера и в итоге он всю жизнь стоит на перепутье. Кажется, что в итоге то, что Ланцер все-таки смог преодолеть крысиную волю родителей и жениться на любимой, стало не только торжеством психоанализа, но и торжеством человека в Ланцере.

Заметим, что и капитану Новаку, стороннику телесных наказаний, Ланцер противостоит, не может промолчать, когда тот говорит о пользе телесных наказаний, хоть и боится его, как не мог промолчать, когда отец бил его. Но Новак побеждает его иначе (хотя и цели-то такой не имеет): одним своим рассказом о пытке крысами он словно нажимает на детонатор бомбы, заложенной когда-то отцом Ланцера (и тут, разумеется, имеет место перенос) и проявляется сеть представлений, структурированных одним означающим. Крысиная пытка, источник ужаса и наслаждения Ланцера, всколыхнула все густое поле значений, подорвало его психическую реальность и породило еще более сильные навязчивые симптомы и паралич мысли. Весь его делирий развернулся через означающее «крысы»: деньги, экскременты, анальная эротика, не отданный отцом картежный долг, походы к проституткам, боязнь сифилиса, военные учения, идентификация с отцом…
Крыса сама становится метафорой навязчивой мысли, она несет в себе болезнь и смерть для Ланцера, ведь сами крысы – это спутники, распространители смерти, чумы.

И тогда Фрейду приходится быть детективом-дератизатором. Он пускается по следам Крысы, двигаясь по запутанному лабиринту его мыслей с лупой психоаналитической оптики. Лабиринт этот настолько запутан, что Фрейд начинает рисовать карты, он не решается выбросить черновики – и снова и снова возвращается к этому случаю – будто ты сам заражается этой навязчивостью.

Ланцер не может принять решений в ключевых вопросах своей жизни, и пока он этого не делает, он не живёт. Главный вопрос невротика навязчивости – «Живой я или мертвый?» (в отличие от вопроса истерика – «Мужчина я или женщина?»). Именно с этим вопросом жизни и смерти Ланцер приходит в анализ.

Жизнь Ланцера навязчиво предуготовлена родителями, по их образу и подобию, он как герой древнегреческой трагедии, которому Пифия предсказала судьбу. Ему это не нравится, он не крыса, но и не человек, потому что рождён крысами, и поэтому он берет отсрочку. Он пока не готов решить, живой он или мертвый, ведь пока не сделан выбор, ничего не потеряно, но ничего и не приобретено.

Ланцер также не может понять, жив или мертв его отец. Был ли отец человеком или крысой? Отец даже после смерти в представлении Ланцера жив в виде призрака, и Ланцер все также хочет этого призрака и порадовать, и позлить. И очевидно, Ланцеру недостаточно того, что физически отец мертв, потому что на самом деле он хочет, чтобы отец был еще мертвее, именно проявлением этого желания является его навязчивое опасение, что с «отцом на том свете может случиться что-то плохое». А как отцу быть еще мертвее? Перестать быть навязчивой мыслью Ланцера.

А раз Ланцер не может понять, живой или не живой отец, он не может понять, жив ли он сам. И если он рожден от мертвого отца мертвой матерью, то не был ли он мертворожден? Или он живой, а они пытаются его убить, приведя в соответствие себе? И если они пытаются его убить, то он тоже вправе желать им смерти несмотря на то, что то, «что мертво, умереть не может». Если он порождение объектов, он и сам объект. А если он объект, он не может принимать решений, так как это свойство субъектов. Он не может ничего делать. Вместо дел у него остаются только навязчивые слова в голове. А еще он может ничего не делать. Ведь если смерти нет, не надо торопиться жить.
Но почему мы в основном говорим об отце? Что с матерью? О матери Ланцер говорит немного. Кажется, у нет запретного желания по отношению к матери, скорее у нее есть такое желание, ведь именно она хочет женить его на богатой родственнице, с которой, очевидно, идентифицируется, но она чувствует, что сын этого не хочет, а значит, не хочет и ее, и это возвращает ее к ситуации с отцом Ланцера, который тоже не хотел.

Тот сон, который в переносе приснился Ланцеру про письмо Фрейду по поводу соболезнований по случаю кончины его матери, которые превращаются в пожелание счастья – на самом деле это желание смерти собственной матери, после смерти которой счастье наконец становится возможным. И смех, который у Ланцера порой случается по поводу смерти – это снова о его непонимании того, что живое, а что мертвое.
Ланцер всю жизнь ждёт смерти значимых других. Пока они живы, Ланцер полностью засим и он ждет их смерти, но после смерти пропадут и все желания, которые не получалось выполнять, так они порождены самим наличием запрета. Смерть другого порождает смерть желания. Это и создает режим внесмертности Ланцера и отсрочки жизни.

Эрнст Ланцер проходил анализ у Фрейда около года. Затем симптомы отступили, он почувствовал себя хорошо и закончил анализ. Он женился на Гезелле, он, наконец, смог сделать свой выбор. Но через 4 года он был убит на войне.
Описание этого случая читается на одном дыхании, это захватывающий рассказ, герою которого мы начинаем сопереживать и которого мы пытаемся понять, и, конечно, мы очень надеемся на его выздоровление и на то, что ему удастся, как в настоящем любовном романе, преодолеть все преграды и жениться на любимой. И мы, конечно, рады, когда узнаем, что Ланцер заканчивает анализ по причине улучшений. И что он женится на Гезелле. И мы вместе с Фрейдом испытываем тоску, когда узнаем о его скорой гибели на войне. Почти тридцать лет мучений в неврозе навязчивости. Четыре года счастья. Смерть.
И тут уже у нас появляется навязчивая мысль: а насколько излечился Ланцер? А не искал ли он смерти на войне? Не подумал ли он перед тем, как русские расстреляли его в плену о том, что его настигло наказание отца? И не почувствовал ли он… облегчения?

Истерический невроз – психоневроз, связанный с защитой от эдипального конфликта путем его вытеснения и обращения его в теле­сные симптомы или посредством диссоци­ации.

Невроз навязчивости – психоневроз, характеризующийся навязчивыми мыслями и навязчивыми действиями.

Навязчивые мысли – часто возникающие нежелательные непроизвольные мысли, идеи или представления, вызывающие негативные эмоции, ощущающиеся как навязанные извне.

Навязчивые действия - бессмысленные действия, которые, являясь моторными эквивалентами навязчивых мыслей, становятся ритуальными и стереотипными, избавиться от них субъект не может освободиться даже когда они доставляют страдание.

Амбивалентность – конфликт между двумя противоположными чувствами, одновременное испытывание противоречивых чувств к одному и тому же объекту.

Смещение - защитный механизм, при котором происходит перенаправление драйва, эмоции, озабоченности чем-либо с первоначального объекта на другой.

Эллипсис - в лингвистике - риторическая фигура, проявляющаяся в опускании слов, разрывах в середине предложения, в психоанализе – особенности речи и мышления, при котором пропускаются слова или смысловые блоки, происходят провалы, компрессии, сокращения, замыкания, торможения в повествовании, результатом чего становятся причудливые и делириозные идеи (н-р «если я женюсь на даме, то с отцом {на том свете} случится беда).

Делирий (здесь) – бредовое образование необычного содержания, абсурдные представления (н-р «родители читают мои мысли»)

Комплекс – система представлений, круг ассоциативных мыслей по какой-либо теме (н-р «отцовский комплекс»).