Варвара Гринёва

В «Психопатологии обыденной жизни» Фрейд обратил внимание на виды расстройства психических функций, на которые мало кто обращал внимание до него, и которые не считались чем-то важным и несущим смысл, представлялись лишь случайностью. По мнению Фрейда, такие виды психических расстройств как забывание имён, слов, обмолвки, описки, очитки, покрывающие воспоминания, забывание намерений заслуживают более подробного изучения и несут в себе глубокий смысл.

В данной книге Фрейд подробно, с изобилием примеров описывает множество видов расстройств психических функций, связанных одной общей темой – темой памяти. Поначалу некоторые из описанных им расстройств могут показаться несвязанными, но Фрейд проводит читателя по руслу своих идей, и в духе Сократа приводит его к мысли о резонности рассмотрения данных расстройств в единой системе.

Прочитав несколько работ Фрейда, мы можем увидеть, насколько ему близок стиль сократовской беседы и как важно ему вступить в диалог с читателем и «вывести» свою мысль, подобно теореме, а не дать её в готовом виде.

Возможно, эта манера изложения, которую мы можем наблюдать и в других его трудах, была обусловлена тем сопротивлением, которое встречал психоанализ на своём пути. Например, в работе «Бессознательное», Фрейд буквально с первых абзацев начинает активно защищать свои идеи, мы видим это по словам «доказательство», «предубеждение», «оспаривают», «обоснование»… В «Психопатологии обыденной жизни» защитная позиция не столь очевидна, но обилие примеров превосходит все ожидания (и это делает работу особенно яркой, Фрейд будто бы выступает в роли художника-иллюстратора к собственной книге, освежая сложные теоретические конструкты примерами из обыденной жизни). Примеры явно преследуют всё ту же цель – «доказать», а ведь доказать что-то научному сообществу не так просто, если ты не обладаешь строго выверенными количественными выкладками.

Но вернёмся к более конкретному содержанию книги.
Итак, Фрейд начинает с знакомить нас с психопатологией обыденной жизни с феномена забывания собственных имён.
Интересной особенностью механизма забывания имён является то, что помимо самого забывания, наблюдается ещё и неверное припоминание: появляются имена-заместители, которые, пусть и признаются неверными, но упорно возвращаются при попытках поиска забытого, то есть забытое имя подвергается смещению и подмене. Фрейд считает, что это смещение не случайно, а имеет свои закономерности. Замещающие имена состоят с забытым именем в связи, они не произвольны, они создают некий компромисс: напоминают и том, что хотел вспомнить, и о том, что забыл. Намерение забыть, таким образом не становится ни неуспешным, ни успешным. Раскрывая связь между забытым и замещающим словом, мы сможем понять, почему происходит забывание. Фрейд говорит нам о том, что у забывания всегда есть мотив. Забывание – акт, мотивированный вытеснением (разумеется, Фрейд говорит и о том, что не все забывание мотивировано вытеснением, но многое, а вот основные «условия нормального забывания нам неизвестны»).
То, как Фрейд описывает анализ случаев забывания, вызывает восхищение, восторг, и даже ощущение «заражения» психоанализом, ведь мы можем видеть, насколько он увлечён этим анализом, он азартен в своих поисках вытесненного, как Шерлок Холмс в поисках пропавшего. Неудивительно, что в наше время увлеченности сериалами, Netflix снимает детектив о молодом Фрейде и, думаю, он будет иметь успех.

Далее Фрейд выделяет отдельно забывание иностранных слов, так как считает, что мы более расположены забывать их в отличие от слов родного языка, например, в состоянии усталости. Но в целом, механизм их забывания схож с забыванием имён собственных, и согласно Фрейду, суть этого механизма – «нарушение хода мысли силою внутреннего протеста, исходящего от чего-то вытесненного».
Фрейд задаётся вопросом, отличается ли механизм забывания иностранных и слов родного языка? Последовательно приводя примеры, он приходит к выводу, что нет – принцип забывания остаётся всё тем же. Но зачем же тогда Фрейд постоянно разделяет все эти случаи забывания? Зачем он классифицирует, делит забывание на «забывание собственных имен», «забывание иностранных слов», «забывание имён и словосочетаний», если постоянно приходит к выводу, что все эти искусственно выделенные им типы забывания подчиняются одному механизму? Фрейд не был бы Фрейдом, если бы у него не было бы на это причин. А каковы они – мы поймем, когда продолжим чтение его работы.

Затем Фрейд переходит к забыванию имён и словосочетаний и полагает, что для забывания есть благоприятствующие обстоятельства, вроде усталости или недомоганий, но ими нельзя объяснить этот феномен, так как и в состоянии прекрасного самочувствия может произойти сбой в работе памяти, и как раз в этом случае он и мотивирован вытеснением.
По мнению Фрейда, практически во всех случаях забывания имен имеет место сильный (порой даже мучительный) аффект, который вызывается именем или темой, к которому имя относится. То есть отношение к имени затрагивает в человеке, если пользоваться терминами Цюрихской школы, «личный комплекс». А если пользоваться термином Фрейда, о котором он говорит в этой работе, то вытесненное имя затрагивает «непрерывный ток “самоотношения” («Eigenbeziehung»)». Это ток, который непрерывно проходит сквозь мышление человека, заставляет его сравнивать всю услышанную информацию о других с самим собой, затрагивая личные комплексы. Этот ток незаметен, но в случае с подобным забывание имён мы можем уловить его проявления. Фрейд считал, что этот ток показывает нам, как мы понимаем других – сравнивая их с собой, сравнивая себя с ними. По сути, все разномастные феномены расстройства психических функций, описанные в этой книге, связаны именно этим током самоотношения, детерминированы им.
Воспроизведению забытого имени мешает неосознаваемый ряд мыслей, связанный с именем. Мотивом забывания является попытка избежать неудовольствия (Unlustmotiv, как называет его Фрейд) которое вызывается мыслями, связанными с именем. Unlustmotiv представляет собой неохоту вспомнить что-то, вызывающее неприятные ощущения. Он стремится проявиться во многих аспектах психической жизни, но ему противостоят встречные психические силы.
Фрейд выделял два основных вида забывания имен, в первом случае само имя затрагивает что-либо неприятное, во втором имя ассоциативно связывается с чем-то неприятным. Фрейд считал, что в ряду ошибочных действий забывание имен – самое частое явление.

Следующим феноменом психопатологии обыденной жизни Фрейд называет покрывающие воспоминания. Изучая ранние детские воспоминания, Фрейд установил, что в них чаще всего сохраняются воспоминания без особой эмоциональной окраски, а яркие впечатления часто забываются. В памяти взрослого человека, напротив, обычно сохраняются яркие впечатления, а неокрашенные эмоциями забываются. Из этого можно было бы сделать предположение о том, что механизмы памяти в детстве работают по иными законам, нежели во взрослом возрасте, но Фрейд это предположение отвергает. Он считает, что здесь работает механизм смещения, с помощью которого безразличные воспоминания детства замещают в воспроизведении другие воспоминания, которые на самом деле являются значимыми. Эти безразличные воспоминания, которые были сохранены лишь благодаря ассоциативной связи с вытесненными воспоминаниями, а не собственному содержанию, Фрейд назвал «покрывающими воспоминаниями».
В этом термине ярко высвечивается литературный талант Фрейда, ведь, если поразмыслить, он мог бы продолжить звать их, например, «безразличными воспоминаниями», но термин, придуманный им, очень прост, нагляден и красив с точки зрения вписывания в канву психоанализа, и с художественной точки зрения, ведь слово «покрывающий» порождает ассоциации со слоями, глубинами, сокрытом, он вновь возвращает нас к топической теме, к теме организации пространства психики.
Фрейд описал три вида покрывающих воспоминаний. Покрывающими могут стать воспоминания о событиях, предшествующих «покрытому» воспоминанию (возвратное), о событиях, следующих за покрытым (предваряющее) и о событиях, смежных с покрытыми по времени (одновременное/примыкающее). Фрейд считал, что предваряющие покрывающие воспоминания встречаются чаще. Сначала может показаться удивительным, что покрывающие воспоминания имеют такую свободу во временном расположении относительно покрытого, но если учесть то, что в бессознательном нет времени, всё становится на свои места.
Почему после описания забывания словосочетаний, иностранных слов и имён, Фрейд вдруг переходит к случаям покрывающих воспоминаний? Почему он объединяет эти, казалось бы, не имеющие отношения друг к другу феномены, ведь в одном случае речь идёт о забывании, а в другом о сохранении в памяти? По мнению Фрейда, в обоих случаях речь идёт об ошибочном воспоминании, о воспроизведении не того, что на самом деле должно было быть воспроизведено, воспроизведении некоего заместителя. На смену покрытому воспоминанию приходит покрывающее, на смену забытому имени приходит замещающее. Мы видим, что феномен покрывающих воспоминаний основывается именно на забывании важных, имеющих смысл впечатлений. И в обоих случаях мы ощущаем некоторый дискомфорт – мы знаем, что замещающие имена неверны, мы удивляемся, почему мы помним бессмысленные события. И психоанализ показывает, что генезис этих замещающих образований общий: они происходят из-за смещения с помощью ассоциативной связи.
Фрейд обращает наше внимание на феномен утраты воспоминаний первых лет нашей жизни. Почему инфантильные воспоминания забываются, хотя они во многом предопределяют дальнейшее развитие человека? Фрейд не даёт ответа на этот вопрос, но говорит о том, что вопрос этот крайне важен, так как разгадка феномена младенческой амнезии может стать ключом к пониманию вытеснения в более позднем возрасте, которое лежит в основе формирования невротических симптомов.
Фрейд говорит о специфике детских воспоминаний. Они, так же, как и сны, почти полностью относятся к зрительной модальности. Особенностью инфантильных воспоминаний является то, что человек обычно видит себя в воспоминаниях, в то время как относительно взрослых воспоминаний критерием истинного или реконструированного воспоминания считается то, как мы видим его: как бы из собственных глаз, не видя себя (истинное) или же видя себя со стороны (реконструированное). То, что в воспоминаниях детства человек видит себя со стороны, позволяет Фрейду сделать вывод, что ранние детские воспоминания на самом деле реконструированы и обрели форму покрывающих воспоминаний.
Психоанализ может помочь увидеть истинный смысл воспоминания и вообще увидеть в нём смысл – ведь особенностью покрывающих воспоминаний как раз и является то, что они часто кажутся нам лишенными смысла и вызывают недоумение по поводу того, зачем они вообще у нас сохранились.

Следующий раздел своей книги Фрейд посвящает обмолвкам, которые он считает наиболее частым нарушением речи. Он проводит нить от обыденной, здоровой речи, к речи при патологии, указывая на схожесть обмолвок здорового человека с парафазией при патологиях.

Фрейд возражает против объяснения обмолвок Мерингера и Майера с исключительно лингвистической точки зрения, сводящей все к разновидностям перемещения или искажения слогов или слов и «психической интенсивности» звуков. Он считает, что если применить к обмолвкам механизм, которым он объясняет случаи забывания имён, то понимание механизма обмолвок получит большую глубину.
Фрейд говорит о том, что появление замещений и контаминации при обмолвках представляет собой ни что иное, как начало работы механизма сгущения, с помощью которого происходит построение сновидения, когда сходство между двумя элементами порождает третий элемент, являющийся смешанным или компромиссным представлением, несущим в себе зачастую противоречивые черты первых двух элементов.
Фрейд считает, что основная причина обмолвок состоит в наличии некой бессознательной мысли, лежащей за пределами речевого намерения, вторгающейся в речь и нарушающей её, или даже порой общем психическом мотиве, направленном против всей речи.
Особенно интересным кажется замечание Фрейда о том, что при обмолвке мы испытываем аффект, очень похожий на стыд, а также на досаду, которую мы испытываем, силясь припомнить забытое имя и даже на недоумение, с которым мы обнаруживаем в памяти несущественное воспоминание. Таким образом, Фрейд снова обращает наше внимание на связь между описанными им феноменами психопатологии обыденной жизни. На мой взгляд, мы испытываем стыд при обмолвках, потому что мы в этот момент нехотя приоткрываем перед другими людьми завесу своего бессознательного, а уж если мы сами не хотим иметь дело со своим вытесненным, то мы тем более не хотим таким нечаянным образом посвящать в него других людей. Такой стыд сродни стыду внезапной и непреднамеренной обнажённости. Только показывая своё тело, мы хотя бы точно знаем, что другие могут увидеть, а демонстрируя бессознательное, мы и сами можем быть чрезвычайно удивлены показанным.

Следующий феномен, описываемый Фрейдом, это очитки и описки. Фрейд считает, что механизм очиток и описок всё тот же, как и в случае с оговорками, и основной упор в данном разделе делает на приведение примеров.

Далее Фрейд говорит о забывании впечатлений и намерений.
В начале этого раздела Фрейд рассуждает о том, насколько малы наши знания о памяти и выражает неудовлетворенность существующими теориями памяти. Вообще, теория психоанализа – это теория памяти как бессознательного процесса и в этом ключе представляется логичным, что А. Р. Лурия, после того как вынужден был оставить психоанализ, стал выдающимся специалистом в области памяти.
Фрейд говорит, что на данный момент даже психоанализ может сказать о памяти лишь то, что процесс забывания осуществляется спонтанно, при этом происходит отбор впечатлений и элементов этих впечатлений. Также психоанализу известны некоторые условия сохранения впечатлений в памяти и некоторые условия, необходимые для возвращения их в сознание. Но целостного знания о процессах памяти нет.
Фрейд разграничивает забывание впечатлений и переживаний (забывания того, что знал) и забывание намерений (забывание исполнить что-то), но, несмотря на все эти разделения, в основе всех типов забывания лежит уже упомянутый ранее Unlustmоtiv, мотив неохоты, мотив неудовольствия.
Забывание впечатлений и знаний. Фрейд уверен, что склонность к забыванию неприятных впечатлений имеет всеобщий характер, однако способность к этому проявляется у разных людей в разной степени. Фрейд видит отрицание как форму реагирования очень близкую к забыванию, обслуживающую один и тот же Unlustmotiv.
Приводя многочисленные примеры, Фрейд говорит о том, что и здоровые люди сталкиваются с неким ощущением препятствия на пути воспроизведения неприятных впечатлений и представлений, но наблюдая невротиков, мы можем наиболее четко и ярко увидеть проявления мотива неохоты. Получается, что норма и патология отличаются не отсутствием и наличием каких-то механизмов психики, а степенью их проявления.
Фрейд сравнивает забывание, вызванное мотивом неудовольствия с защитным рефлексом бегства при болезненном раздражении, и считает, что оно (забывание), лежит в основе формирования истерических симптомов. Но, как нам известно, не все неприятные впечатления оказываются забытыми, и это связано с тем, что иногда эта защитная тенденция не может одержать верх, так как наталкивается на действие других мотивов. Эту защитную тенденцию Фрейд располагает в нижней психической инстанции, составляющей архитектонику душевного аппарата, и считает, что она бывает парализована более высшими инстанциями.
Фрейд также добавляет, что, как и при забывании имен, при забывании впечатлений также может происходить ошибочное припоминание. Когда оно принимается как верное, его называют обманом памяти, который, мотивируется бессознательными вытесненным материалом. Особенно важной в контексте общей темы связи нормы и патологии, видится ремарка Фрейда о том, что обман памяти при паранойе играет главную роль в образовании бреда.
Забывание намерений. Намерение понимается Фрейдом как импульс к действию, который уже получил одобрение со стороны сознания, но его выполнение перенесено в более подходящий по времени момент. Но не все намерения осуществляются, некоторые из них забываются. Почему же это происходит? Бытует мнение, что это связано с ослабленностью внимания, но Фрейд считал, что объяснение здесь кроется в другом.
Давайте попробуем вспомнить, как часто мы обижаемся на тех, кто не выполнил данных нам обещаний, позабыв о них? Почему мы всё равно испытываем неприятное ощущение, будто человек сделал это не по досадной ошибке, а умышленно? Мы подразумеваем, что забыть можно только о неважных вещах, и, если кто-то забыл о намерении, касающемся нас, значит, он воспринимает отношения с нами как что-то не заслуживающее внимания. Таким образом, подобное бездействие мы воспринимаем как поступок и забывчивость не является для нас смягчающим вину обстоятельством.
По мнению Фрейда, случаи забывания намерений сводятся к вторжению неизвестных и неприязненных, «тёмных» мотивов или, иными словами, к «встречной воле». Забывание намерений становится скрытым сопротивлением принуждению, оказываемым с помощью забывчивости. Получается, что некий условный долг получает бессознательную «психическую оценку», и в случае, если эта оценка отрицательна, происходит забывание о намерении выполнить этот долг. В самом деле, ведь если действие считается по-настоящему важным, человек, будучи в здравом уме, не забудет о нём. Именно когда человек не делает того, что, несомненно, важно, его начинают подозревать в душевном расстройстве, как, например, если бы человек вышел на улицу, забыв одеться.
Особенно интересным для меня показалось предположение Фрейда о том, что люди, которых считают (и которые сами считают себя) хронически забывчивыми, не являются таковыми в силу некоего органического дефекта области мозга, отвечающего за память, но забывают всё, движимые мотивом, в основе которого находится высокая степень пренебрежения к другим людям. Эти размышления Фрейда наводят меня на мысль о связи подобной забывчивости с нарциссизмом, когда другие люди становятся для человека несущественными и иллюзорными в свете его обращённости к самому себе.
Приводя примеры забывания намерений, Фрейд пишет, что сокрытое в этих примерах настолько очевидно, что доступно любому человеку. Но его это радует, так как именно эта доступность и общеизвестность доказывают правоту Фрейда относительно феноменов психопатологии обыденной жизни. Для Фрейда представляется важным, чтобы наблюдения, которые могут быть сделаны «в поле», в обыденной жизни, могли бы быть признаны наукой. То есть вновь возникает противопоставление in vivo – in vitro. Фрейд пытается увести исследование психики из лаборатории.

Следующим предметом рассмотрения у Фрейда стали действия, совершаемые по ошибке. Так как речь является моторным актом, то Фрейд предлагает продвинуться дальше и рассмотреть мелкие функциональные расстройства и других наших моторных актов. Фрейд различает две группы явлений: Vergreifen, действия, совершаемые «по ошибке» (случаи, в которых основной смысл заложен в ошибочном эффекте, результатом которого стало уклонение от первоначального намерения, что обнаруживает сходство с забыванием намерений, на мой взгляд) и симптоматические и случайные действия (случаи, в которых весь образ действий выглядит нецелесообразно). Фрейд отмечает, что рассмотрение действий, совершаемых «по ошибке» в русле физиологического нарушения согласованности движений мышц не даст нам никакого психологического понимания их происхождения. По мнению Фрейда, объяснить эти действия можно, разобравшись с определяющими их условиями.
Фрейд описал несколько функций ошибочных действий: проявление бессознательных мыслей (знание об этом заложено в приметах, но суеверные люди ошибаются в том, что наделяют одни и те же действия разных людей в разных ситуациях одним и тем же смыслом), самокритика, упрек себе, изображение ошибки, сделанной ранее, выражение «тёмных» намерений.
Ошибочные действия кажутся человеку насильственными, будто бы совершенными против его воли, но при этом эти якобы случайные и ошибочные действия попадают в цель, достичь которой порой непросто, даже стремясь к ней. Именно эти две черты ошибочного действия – вроде бы насильственный характер и меткость – также совпадают с моторными проявлениями истерии и сомнамбулизма – и Фрейд снова приводит нас к связи, к плавному перетеканию нормы в патологию и обратно, к размытию границ между ними. Интересен тот факт, что количество упоминаний психопатологий растет по мере продвижения к концу книги. В начале мы не видим психиатрических терминов, они появляются ближе к середине и встречаются всё чаще и чаще.
Одним из признаков того, что ошибочное действие имеет под собой бессознательное намерение, является равнодушие или даже смирение, с которым человек принимает последствия своих ошибочных действий. Получается, что хотя внешне демонстрируется безразличие, то бессознательно человек не то что не равнодушен к содеянному, а скорее удовлетворен результатом своей «ошибки».
В части книги про ошибочные действия мне особо интересными показались случаи ошибочных действий как проявления аутоагрессии. Одним из симптомов психоневроза являются самоповреждения, которые лишь на первый взгляд кажутся случайными, но на самом деле несут на себе отпечаток самобичевания, когда больной ловко использует (или сам создаёт) благоприятную для повреждения ситуацию. Но не стоит думать, что подобное поведение свойственно только для тяжёлых патологий: оно проявляется и у здоровых людей, которым тоже свойственна самокритика.
И если есть возможность бессознательного «полунамеренного» самоповреждения, то существует и возможность такого же самоубийства – когда человек неосознанно использует опасность, заставляет её работать на себя или подчиняется ей, выдавая за несчастный случай. И такая ситуация отнюдь не редкость, можно обратиться хотя бы к любителям экстремального спорта. Разумеется, тех, у кого тенденция к самоуничтожению одержала верх даже среди экстремалов гораздо меньше, чем у тех, кто её поборол. Но те, кто побороли, лишь нашли компромиссное решение и выбрали самоповреждение вместо самоуничтожения.
А если есть возможность «полунамеренного» самоубийства, то есть и возможность «полунамеренного» убийства. В связи с этим на ум приходит исследование социолога Дэвида Филлипса, согласно которому публикации СМИ, сообщающие о групповых самоубийствах или самоубийстве в сочетании с убийствами, вызывают увеличение числа несчастных случаев именно с большим числом жертв. Здесь интересно то, что увеличивается именно число «несчастных случаев», но с точки зрения Фрейда эти случаи вовсе не случайны.

Следующий раздел посвящен симптоматическим и случайным действиям. Фрейд писал, что грань, отделяющая эти действия от ошибочных, очень размытая и случайные действия отличаются от ошибочных только тем, что они не пытаются установить связь с каким-то сознательным намерением, и в поэтому не нуждаются в предлогах. В этих действиях вроде бы нет цели, они производятся якобы от скуки или желания занять чем-то руки, они незаметны и безобидны. Тем не менее, с точки зрения Фрейда, такие действия тоже несут в себе смысл, именно поэтому он предпочитает называть их не случайными, а симптоматическими, так как, подобно описанным ранее феноменам, они играют роль симптомов: они выражают что-то, чего в них их владелец не подозревает и не хочет никому сообщать. Фрейд говорит, что чаще всего симптоматические действия проявляются у невротиков, но, разумеется, они регулярно встречаются и у здоровых людей.
Фрейд разделяет симптоматические действия на две группы, одну из которых составляют действия, которые человек совершает регулярно, в виде привычки, и которые близки к тикам, а вторую составляют единичные действия: перебирание монет, поигрывание палкой и т.п., то есть – определенные виды игры, за которыми стоит некий смысл (сразу на ум приходит игровая терапия, ведь если человек с помощью симптома пытается помочь своей психике, то здесь симптомом является игра) Обычно человек, совершающий симптоматические действия и не подозревает о том, что он их совершает и, тем более, не приписывает им смысла. В то же время эти действия замечают другие люди, и, в связи с этим, возникает парадокс: мы постоянно анализируем других, и поэтому знаем их лучше, чем себя.
Потеря чего-либо, как выражение вытесненной мысли, также является симптоматическим действием, выражая различные импульсы, например, желание «принести жертву». В связи с этим мне вспоминается нелепый пример трактования такого симптоматического действия, встреченный мной недавно в соцсетях: психолог (не психоаналитик) однозначно заявляет примерно следующее: «Психоанализ говорит нам: если у какой-то девушки постоянно воруют что-то из сумочки, или она теряет свои сумочки, значит, она бессознательно хочет быть изнасилованной». На лицо путаница психоанализа и суеверия.

Далее Фрейд говорит об ошибках-заблуждениях. Отличие ошибок-заблуждений отличатся от забывания с неверным припоминанием тем, что ошибка не замечается и принимается за правдивое воспоминание. Фрейд использует слово «ошибка» для того, чтобы подчеркнуть то, что вспоминается не факт внутренней психической жизни, а факт объективной реальности, истинность которого подтверждается воспоминаниями других людей. Появление ошибок-заблуждений также объясняется вытеснением, как и предыдущие феномены. Фрейд считал, что ошибка является неким бессознательным стремлением к правде, она обоснована предшествующей ей неискренности, искажению, которая заставляет вытесненное прорваться наружу в виде ошибки. Согласно наблюдениям Фрейда, ошибка меньше всего (из приведенных выше феноменов) содержательно связана с тем вытесненным, симптомом которого она является. Противоположностью ошибок-заблуждений Фрейд называет ошибки, основанные на незнании и не связанные с вытеснением.

Далее Фрейд переходит к комбинированным ошибочным действиям. Комбинированные ошибочные действия представляют собой смену форм, которые, тем не менее, обслуживают один и тот же мотив и ведут к тому же результату. Но именно примеры комбинированных ошибочных действий, когда одно мелкое функциональное расстройство, казалось бы, преодолённое, сменяется другим и всё-таки достигает цели, вопреки сознательному намерению, лишний раз демонстрирует нам наличие некой воли к достижению этой цели, и отрицает случайность действий. Чтобы преодолеть бессознательный мотив, мало упорства в противодействии его проявлениям, нужно довести до сознания этот неизвестный нам мотив.

В последнем разделе книги Фрейд говорит о детерминизме и вере в случайности и суеверия, а также подводит итоги.

Основной вывод, к которому Фрейд идет через всю книгу, заключается в следующем положении: кажущиеся на первый взгляд непреднамеренными и бессмысленными мелкие функциональные расстройства повседневной жизни здоровых людей, будучи подвергнуты психоаналитическому исследованию, оказываются мотивированными и детерминированы бессознательными мотивами.
Чтобы быть отнесенным к подобного рода феноменам, психические ошибочные действия должны условно находиться «в границах нормального», быть временными, единичными, отличаться от обычного функционирования, восприниматься нами как неверные, а если же мы не замечаем ошибки, то при указании на неё мы не должны видеть в ней мотива, воспринимать как случайность.
Люди склонны наделять смыслом только важные решения, которые они принимают сознательно, а менее важные склонны отдавать на волю случая или свободной воли и не видеть в них смысла, мотива, причины. По их мнению, они с равной долей вероятности могли бы принять другое решение (или совершить другой психический акт). По мнению Фрейда, такой взгляд сильно преуменьшает значение детерминации в психической жизни человека.
Фрейд считает, что есть то, что мотивируется сознательно, есть то, что мотивировано бессознательным. Мы не размышляем над каждым нашим моторным актом, иначе, наверное, мы бы двигались крайне медленно и мыслили также. Представьте, что мы бы пытались танцевать, давая себе сознательное разрешение на каждое движение – мы спотыкались бы на каждом шагу, никакого танца бы не вышло. У любого действия есть мотив – и сознательный мотив мы знаем, но если мы не знаем мотива какого-то своего действия, это еще не значит, что его нет, это значит, что он бессознателен – вот что имел в виду Фрейд, говоря что «детерминация психических феноменов происходит все же без пробелов». Более того, психические феномены не объясняются одним мотивом, они оказываются полимотивированы, сверхдетерминированы, обладают множественной причинностью: в основе одного и того же действия лежат и сознательные и бессознательные мотивы.

В качестве доказательства существования бессознательных мотивов, детерминирующих ошибочные действия, Фрейд приводит паранойю и суеверие, в которых происходит некое смещение знания о мотиве.
Как известно, параноик придаёт значение мельчайшим деталям и истолковывает всё, что замечает. Категории случайного в поведении других (!) людей для параноика не существует. Он (не замечая этого) проецирует своё бессознательное на других людей, и его сознание более открыто для того, что нормальному человеку или невротику приходится добывать с помощью аналитика, и в этом ключе он мыслит острее здоровых людей, проблема лишь в том, что проекция лишает эту остроту всякого смысла. Бессознательный мотив осознаётся, но не осознаётся, кому он на самом деле принадлежит.
Суеверие обнаруживает сходство с паранойей в плане смещения мотивов, и оно также имеет сходство с психоанализом. Общее у психоанализа с суеверием в нежелании признавать случая случайностью, но в момент, когда психоанализ и суеверие отправляются на поиски причины, они идут в противоположные стороны. Суеверие (как и религия, как и мифологическое мировоззрение, как и паранойя) смещает, выносит во внешний мир человеческую психику.
Между психоанализом и суеверием есть принципиальные различия: психоаналитик устанавливает связь между проявлениями душевной деятельности и бессознательными мотивами в пределах одного субъекта, суеверный человек же связывает всё со всем: он соединяет свою психическую деятельность с посторонними фактами, к которым его психическая деятельность не может иметь никакого отношения.
Психоаналитик считает, что случайные действия человека могут многое рассказать о его скрытой душевной жизни. Суеверный человек не считает, что авторство его собственных случайных действий принадлежит его собственному бессознательному. Он считает, что во всём виноват внешний случай, в котором заключено некое тайное значение, которое он бы пытается разгадать для того, чтобы предугадать будущее, которое чаще всего тревожно, ибо как пишет Фрейд «суеверие – это ожидание несчастья». Таким образом, в ожидании беды, суеверный проецирует свои мотивы, зачастую агрессивные, во внешний мир. Разумеется, мне тут же приходит на ум понятие об экстернальном и интернальном локусе контроля, и тогда суеверие оказывается на экстернальном полюсе, а психоанализ – на интернальном.
Также Фрейд уделяет некоторое внимание феномену дежавю (которое, по моим наблюдениям, обычно тоже живо интересует суеверных людей), объясняя это ощущение «уже виденного» воспоминанием о бессознательной фантазии («сне наяву»).

Далее Фрейд поднимает вопрос о том, во всех ли случаях работает его объяснение ошибочных и случайных действий или лишь в единичных? И если только в единичных, то при каких условиях психоаналитическое объяснение может быть применено? Он признаётся, что ответа дать не может, однако замечает, что всё-таки связь ошибочных действий с бессознательными мотивами встречается достаточно часто, чтобы убедиться в её существовании. И даже в случаях, когда эту связь не удаётся найти, это еще не значит, что её нет, это может значит лишь то, что нам не удалось пробиться сквозь внутреннее сопротивление. Он замечает, что чем безобиднее бессознательный мотив ошибочного действия, тем он легче отыскивается, и чем мотив болезненнее, запретнее, тем труднее он поддаётся осознанию, или не поддаётся вовсе.
Фрейд считает, что механизм ошибочных и случайных действий во многом совпадает с механизмом образования сновидений: и там, и там бессознательные мысли выражаются необычно – модифицируя другие мысли. Из этого факта Фрейд делает важный вывод: тот странный вид работы, осуществляемый сновидениями, не может быть объяснен только сонным состоянием психики, раз подобную работу мы можем наблюдать и в бодрствующем состоянии при ошибочных действиях. И так же эта связь говорит нам о том, что не стоит считать патологию обязательным условием осуществления психических процессов, кажущихся нам странными.
Таким образом, Фрейд показывает нам, как тонка грань между нормой и патологией: «все мы немножко нервозны». Ошибочные действия и сновидения свойственны всем – и здоровым, и больным. У больных мы лишь видим их ярче, их психоневротические симптомы повторяют в своём механизме все их существенные черты. И как найти ту грань, когда ошибочных действий уже достаточно, чтобы считаться больным? Фрейд считает, что пограничным типом становится как раз тот, у кого в сфере второстепенных психических функций уже начинают часто проявляться ошибочные и симптоматические действия, но более важные психические функции протекают свободно, не наталкиваясь на препятствия со стороны бессознательного. Когда же симптомы становятся способны влиять на наиболее важные функции, такие как питание, работа, общение, секс, речь уже идёт об очевидной патологии. Но и здоровое функционирование психики, и пограничное, и патологические все сходятся в одном: на него всегда влияет вытесненные психический материал.

«Психопатология обыденной жизни» представляет собой набор нескольких вполне самодостаточных текстов, и явления, описанные в них, поначалу кажутся нам совсем не связанными. Однако, когда мы рассматриваем их вместе, перед нами открывается взаимосвязь. Разумеется, разделение, классификация, которую приводит Фрейд искусственна, и он сам заявляет об этом: «все деления, употребляемые в этой работе, имеют лишь описательную ценность и противоречат внутреннему единству наблюдаемых явлений». Сравнивая описываемые феномены, он постоянно демонстрирует нам это внутреннее единство: все они, во-первых, связаны с возвратом вытесненного, а во-вторых, родственны с «патологическими симптомами». Именно поэтому в названии книги и заключён этот оксюморон – разве не вступают в диссонанс и разве не отрицают друг друга слова «психопатология» и «обыденная жизнь»? Своей работой Фрейд пытается убрать оппозицию нормы и патологии, показать, насколько размыта граница между ними, вывести субъекта из медицинской проблематики, увести от стигматизации образ безумца… А ведь эта проблема остаётся крайне актуальной и сейчас, когда люди не обращаются за столь необходимой им помощью, боясь получить клеймо сумасшедшего. Фрейд говорит нам о том, что психопатология – это часть обыденной жизни и «все мы немного нервозны», мы с лёгкостью обнаружим это, если только заинтересуемся исследованием своего бессознательного.